Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

Негр с деревянной ногой.

— А с десятью центами что же ты сделал, Джим?

— Сперва Джим хотел кое-что купить себе на эти деньги, но ночью он увидел сон, что должен отдать их старому негру Валааму, который был так глуп, что его звали Валаамовой ослицей. Так вот, во сне было сказано, что Джим должен отдать свои деньги Валааму и предоставить ему распоряжаться ими и тогда Джим опять будет счастлив. Валаам, взяв десять центов, пошел в церковь, а там пастор говорил, что если даешь бедному, то даешь господу богу и за это воздастся сторицей, то есть в десять раз больше. Старый Валаам и отдал эти десять центов нищему, потом сел и стал ждать, что из этого выйдет.

— Ну, и что же из этого вышло, Джим?

— Ровно ничего, Гек! Бедный Джим так и остался без своих десяти центов. «Ты получишь сторицею, — сказал пастор, — сторицею!» Джим был бы рад вернуть хоть бы свои десять центов.

— Ну, Джим, не беда! Раз у тебя волосатая грудь, все равно ты будешь богачом.

— Верно. Джим уж и теперь богат: Джим теперь сам себе господин… Если бы только мне получить восемьсот долларов, которые за меня дают, мне ничего больше и не надо.

Пещера. — Пловучий дом. — Хорошая добыча.

Мне захотелось пойти взглянуть на одно местечко, Которое я облюбовал во время моей прогулки по острову. Мы пустились в путь и скоро добрели до середины острова, где возвышался довольно крутой холм, футов сорок высоты. Взбираться на него было очень трудно, так как весь он порос густым колючим кустарником. На вершине холма мы открыли в скале прекрасную пещеру. Пещера была просторная, как две или три комнаты, соединенные вместе, и Джим мог стоять в ней, вытянувшись во весь рост. И как прохладно там было! Джим сказал, что мы должны здесь устроить себе квартиру; эта мысль мне мало понравилась: изволь вечно карабкаться на такую высоту. Джим говорил, что если мы спрячем нашу лодку и перенесем все наши вещи сюда, то при первой же тревоге мы можем здесь великолепно спрятаться, и без собак нас не найдет никто. Притом же, настаивал он, птицы предвещают дождь, и неужели я хочу, чтобы, все наши вещи пропали? Итак, мы вернулись назад и, притянув лодку как можно ближе к скале, выгрузили все наши пожитки и спрятали их в пещере. Лодку мы скрыли в безопасном местечке под густыми вербами, потом осмотрели удочки, сняли несколько рыб, забросили удочки снова и принялись готовить обед.

Вместо ковров мы разостлали на земле одеяла. Остальные вещи мы унесли в глубь пещеры. Скоро небо покрылось серыми тяжелыми тучами, засверкала молния, загремел гром — птицы сказали правду. Подобной грозы я еще никогда в жизни не видывал. Дождь лил ручьями, небо было серо-черное, и ближайшие деревья казались окутанными паутиной. При каждом порыве ветра деревья почти касались вершинами земли; казалось, что вот-вот они все встанут корнями вверх; кругом все ревело и кружилось в каком-то безумии, и временами среди этого хаоса и тьмы сверкали ослепительные молнии, освещавшие на далекое пространство всю окрестность; а потом опять наступала глубокая ночь и слышался оглушающий раскат грома, точно с какой-то длинной-длинной лестницы скатывались с грохотом пустые бочки.

— Как хорошо здесь, Джим! — сказал я. — Я рад, что мы нашли такой приют. Передай-ка мне еще рыбы да горячую лепешку.

— То-то! Если б не старый Джим, не бывать бы тебе здесь! Сидел бы ты теперь мокрый и голодный в лесу. Птички всегда знают, когда быть дождю.

Уже десять дней вода все прибывала да прибывала в реке, и наконец река вышла из берегов. В нескольких местах остров очутился под водою. Днем мы разъезжали по острову в ялике. В лесу была чудесная прохлада, даже в то время, когда солнце жгло и палило. Проплывая между деревьями, мы иногда натыкались на такую массу дикого винограда, густо переплетавшего ветви и заграждавшего нам дорогу, что должны были поворачивать и выбирать другое направление. На каждом старом свалившемся пне сидели кролики, белки, змеи, черепахи и другие животные, и так как вода не спадала уже около трех дней, они от голода сделались такими ручными, что их можно было брать руками. Мы наловили кроликов и белок.

По реке опять плыли деревья. Раз мы выловили часть плота, состоявшего из великолепных толстых еловых бревен. Плот был почти двенадцати футов ширины и около пятнадцати футов длины — одним словом, это был хороший, солидный плот, и мы спрятали его под вербами: авось пригодится.

Днем мы боялись показываться на реке. Но в одну из ночей, перед самым рассветом, видим мы, плывет дом, настоящий деревянный дом. Разумеется, мы сейчас же подплыли к нему и заглянули в окно. Но было еще темно, и мы ничего не могли разглядеть. Поэтому мы привязали нашу лодку к пловучему дому и решили терпеливо ждать рассвета.

Пловучий дом.

Когда рассвело, мы заглянули в комнату и увидали там кровать, стол, два старых продырявленных стула и много других разбросанных на полу вещей. В углу лежало что-то похожее на человеческую фигуру, но не шевелилось.

— Эй, кто там? — крикнул Джим.

Ответа не было. Джим сказал:

— Он не спит, он, верно, умер. Оставайся здесь, Гек. Я пойду и посмотрю.

Он вошел в дом, нагнулся над лежащим человеком и проговорил:

— Так и есть — мертвый. Ему прострелили спину. Он умер уже давно, должно быть дня четыре назад. Иди сюда, Гек, только не смотри на него: страшно.

Я и не думал смотреть на него. Джим прикрыл его какими-то лохмотьями, хотя мог этого и не делать, так как у меня не было охоты глядеть на покойника. По полу были разбросаны старые, засаленные карты. Между ними валялись бутылки из-под водки, две черные суконные маски; стены были расписаны глупыми надписями и рисунками. Один из них был замазан углем. Тут же висели грязные ситцевые женские платья, несколько юбок, женская соломенная шляпа и кое-какая мужская одежда. На полу валялась проломанная мужская шляпа рядом с разбитым рожком; тут же стоял чемодан с оборванными петлями, но в нем не было ничего ценного. По всему было видно, что жители этого дома покинули его впопыхах, не успев захватить всего.

Мы снесли вещи в нашу лодку, думая, что со временем нам все пригодится. Потом еще захватили старый жестяной фонарь, кухонный нож без черенка, совершенно новенький складной ножик, несколько пачек сальных свечей, жестяной подсвечник, флягу, жестяную чашку, старое, разорванное одеяло, мешочек с иголками, булавками, нитками, наперстками, воском и ножницами, потом еще молоток, несколько гвоздей, толстую лёсу с крепкими крючками, старую бычью шкуру, собачий ошейник, подкову и пару склянок с лекарствами, но без рецептов. Короче сказать, мы обчистили весь дом; подконец я еще нашел скребницу, старый, оборванный смычок и деревянную ногу, которая, однако, была слишком длинна для меня и коротка для Джима, а второй ноги, сколько ни искали, мы не нашли. Тяжело нагруженные богатой добычей, мы отправились домой.

Говоря по совести, нам посчастливилось. К этому времени рассвело окончательно; нас отнесло довольно далеко от острова. Я сказал Джиму, чтобы он лег на дно лодки, и покрыл его старым одеялом, чтобы его не увидели и не могли донести, что встретили беглого негра. Я усердно греб к нашему острову, и, никого не встретив, мы благополучно вернулись в пещеру.

Находка. — Переодевание.

После завтрака мне очень хотелось поговорить о наших приключениях, и я завел было речь о мертвеце, которого мы нашли в пловучем доме, но Джим не хотел вспоминать об этом, потому что «это приносит несчастье». «Непогребенный покойник, — говорил он, — чаще бродит по свету и является людям, чем покойник, мирно лежащий в могиле». Это рассуждение показалось мне разумным, и я не заговаривал больше об убитом, но все же не переставал ломать себе голову: кто убил этого человека и для чего?

Мы перебрали все старые лохмотья и платья, найденные нами в пловучем доме, и в разорванной подкладке одного старого пальто нашли восемь долларов серебром. Джим решил, что пальто это, вероятно, было краденое, так как если бы жители того дома знали об этих деньгах, то, разумеется, они захватили бы пальто с собою. Я сказал, что пальто принадлежало, вероятно, убитому, но Джим опять не захотел продолжать разговор.

— Вот, Джим, ты уверяешь, что говорить о мертвецах и трогать змеиную шкуру опасно, так как это приносит несчастье. Когда я взял в руки недавно змеиную шкуру, ты кричал, что это принесет нам большое несчастье, — и какое же с нами случилось несчастье? Мы нашли восемь долларов и весь этот хлам. Желал бы я, чтобы с нами случались каждый день такие несчастья.

— Это еще ничего не значит, милый Гек! Это ровно ничего не значит! Еще рано смеяться. Придет беда, вспомни Джима, придет беда!